Лидия Гинзбург - Агентство Пинкертона [Сборник]

Крейн никогда не был трусом. Он мог бы размяться перед сном… Он входил бы сейчас в низкие деревянные дома, ружьем требуя молчания. Он мог бы поднимать сонных людей с постели; смотреть, как они под дулом неверными руками натягивают рубашку; гнать их в условленное место, откуда автомобили без огней повлекут добычу к поезду, уходящему за пределы штата. Крейн не был трусом, но он не взял предложенного ружья, чтобы провести эту ночь,

как следует американцу и мужчине. Он стоял один, страшно тоскуя в преступной тишине, за которой укрылась площадь.

Когда же над рекой слева стали стрелять часто и сильно, Крейн вдруг побежал, захлебываясь от непостижимого страха. Он бежал к дому на спуске в поселок рудокопов, где жил теперь в комнате Джима. Ему казалось, что пули у него за спиной с ужасающим разнообразием свистели, визжали, булькали, колотились сухо, звенели как разбитое стекло. В беспамятстве ему казалось, что дома ждет его Джим, что только веселый Джим, который знает, когда нужно брать ружье и в кого нужно стрелять, освободит его от путаницы и страха.

На столе горела лампа с прикрученным фитилем. В кровати Крейна лежал человек, укрытый одеялом Крейна; на спинке кровати висели зеленые в красную полоску носки.

Опять Сайлас!

— Ах, это вы, — сказал Сайлас, жалобно скрипнув кроватью, — невозможно уснуть в такой обстановке. Послушайте… что там такое?

— Там — Союз граждан. Каким вы поездом?

— Одиннадцать тридцать пять. Союз граждан… так я и думал. Хорошо еще, что ваша хозяйка меня узнала.

Крейн молчал.

— По-видимому я занимаю вашу кровать… — задумчиво проговорил Сайлас.

— Да, — сказал Крейн и, не раздеваясь, лег на подстилку, принадлежавшую Джиму Хорти. Он лежал на спине; его колени дрожали от быстрого бега и холода, проникавшего сквозь подстилку.

— Сайлас, вы спите, Сайлас?

— Нет, конечно.

— Я хотел вас спросить…

Крейн приподнялся на подстилке, силясь разглядеть Сайласа в перспективе четырех некрашеных ножек стола, за которым Джим Хорти недавно делил с ним ужин.

— Сайлас, что будет дальше?

— Ну, все, что бывает всегда: беспокойных вышлют. Лидеров повесят. Остальные притихнут; особенно если наша операция со стачечными пособиями…

— А дальше?

— Как вы любознательны! Дальше… мы сделаем то же самое в другом месте. Например, в графстве Болдер.

— Сайлас, а что буду делать я?

— Вы?.. Как будто это существенно!.. Вы будете служить в нашем агентстве. Конечно, если не сопьетесь, как знаменитый № 23, например.

— Кто это 23?

— Это был замечательный человек, Крейн, выдающийся человек по фамилии Джубертон. Он и еще двое ребят начисто разложили союз в Пессайке. Джубертон, между прочим, сочинил постановление, что местный отдел не может быть распущен, если в нем числятся хотя бы три члена. Через месяц в этом союзе действительно осталось три человека: те двое и Джубертон. Стачечный фонд в девять тысяч долларов, внесенный в банк на имя отдела, достался агентству без всяких хлопот.

— А Джубертону?

— Джубертону повысили недельный оклад с восемнадцати долларов до двадцати четырех.

— Он начал пить?

— Ах, ужасно! Мистер Бангс вынужден был вскоре его уволить.

— А я буду служить по-прежнему, Сайлас?

— Если не будет причин к увольнению, отчего же… Вы не без способностей, Крейн. Как знать, быть может, и вы достигнете двадцати четырех долларов в неделю.

Крейн опять лег на спину, теребя подстилку руками. Промежутки между выстрелами становились длительнее и чаще. В учащающихся промежутках Крейн с отвращением слушал сонное дыхание Сайласа.

Крейн заснул на рассвете. Ему приснилось, что маленький человек в кепи ведет его по плоскому, страшно тоскливому пустырю и говорит сердито: «Вот вам графство Бол-дер. Скорее, делайте ваше дело — за двадцать четыре доллара в неделю».

— Крейн, Крейн! О чем вы думаете? Двенадцатый час!

Крейн проснулся с усилием. Дверь была открыта на улицу, полную воздуха и солнца. Сайлас в шляпе, покачивая ногой, сидел на краю стола.

— Вы, должно быть, больны? Я успел обойти весь город.

— И что же?

— О, город спокоен как никогда. Но О'Нейл разъярен.

— Почему?

— Толстяк Порджери, видите ли, за утренним кофе читает газеты. Так вот сегодня в восемь с половиной ему подали номер «Виктор рекорда», который, как всем известно, перестал существовать вчера. Порджери тут же хватил удар. Он успел прошептать что-то по вопросу о кознях нечистой силы и опрокинул кофейник на скатерть. Врачи нашли положение серьезным. О'Нейл сегодня уже кричал, что шпионов, которые могли прозевать проклятую газетку, надо гнать! Потом стал кричать, что осчастливит всякого, кто раскроет ему эту штуку… Скажите, вам ничего не приходит в голову?

Крейн, растрепанный, в смятом пиджаке, с веками, распухшими от беспокойного сна, сидел на подстилке. Снизу он мрачно рассматривал покачивающуюся ногу Сайласа.

— Мне, — сказал Крейн, — нет, мне… ничего не приходит в голову.

— Еще бы, — согласился Сайлас, — тут даже я ничего не могу придумать.

Сайлас вздохнул.

Конец стачки. — Поездка в Боиз. — Джорджи Киннер и его мать. — В тюрьме. — Завещание Хейвуда.

Город Виктор был спокоен как никогда, но стачка в этом городе продолжалась. В копях и на плавильных заводах обученных и необученных рабочих, к великому ущербу компании, все еще заменяли штрейкбрехеры. Их привозили с Востока в мягких вагонах, среди них, по выражению адвоката Ричардсона, насчитывались все степени необученных честному труду.

Рудокопы, высланные за пределы штата, составили петицию губернатору. Союз граждан, — гласила петиция, — не пользуясь правами милиции или военного отряда, действовал против рабочих, как вооруженная толпа. Среди рабочих имеются раненые и убитые.

Комитет из представителей высланных рудокопов отправился в Денвер просить у губернатора аудиенции. Личный секретарь генерала Пибоди сообщил, что его превосходительство отсутствует. Тот же ответ во все часы дня, — на второй и на третий день. Еще двое суток злили на бесплодные попытки вызвать губернатора к телефону. Зато, едва комитет покинул Денвер вместе со своей петицией, как генерал Пибоди отыскался вновь и стал доступен даже репортерам. Репортеры спросили губернатора, как он относится к комитету высланных рудокопов? Губернатор ответил, что не видел никакого комитета и поэтому ничего о нем не может сказать. Репортеры записывали ответ губернатора в большие блокноты. Было нечто успокоительное в скольжении репортерских карандашей. Однако стачка в округе Крипл-крик продолжалась…

Губернатор одной рукой опирался на спинку кресла, другой — на эфес шпаги; его левая нога, слегка согнутая в колене, прикасалась к полу узким носком сапога.

— Господа, покуда я губернатор, законы должны исполняться в Колорадо, и организациям, как например (— Не имеет ли он в виду Союз граждан? — тихо спросил один репортер другого), как например Западной федерации рудокопов, пора наконец понять, что им не будет позволено вооружаться, мобилизоваться, маршировать и демонстрировать свои силы в лодках или на суше — ни в г. Викторе, ни в каком-либо другом месте.

9 августа в Денвер приехал Вильфрид Редж. Он сидел в креслах губернаторского кабинета, раскинув перед камином длинные ноги, щурился и пощипывал бакенбарды. Губернатор, скрестив руки на груди, ходил по ковру большими шагами. Он думал о том, что стачка в округе Крипл-крик продолжается…

— Что касается комитета высланных рудокопов, — сказал Редж, — то мой служащий О’Нейл при случае поступил умнее (простите, ваше превосходительство…). Когда к нему в Людвиле явились рабочие делегаты, он посадил их в тюрьму через двадцать минут. Ему сказали: «Вы не имеете права сажать их в тюрьму». Он ответил: «Очень возможно, однако они в тюрьме». Это куда занятнее, чем прятаться под кровать (простите, ваше превосходительство…). А?

— Он так ответил! — губернатор поднес руку ко лбу. — Мистер Редж, вы мне подали мысль.

Вечером Редж написал записку О'Нейлу:

«Пришлось отозвать федеральные войска, которые, между прочим, обошлись компании в пятьсот тысяч долларов, не считая суточных генералу Беллу. Дурак Пибоди наконец догадался назначить вас командующим военными силами графства, а Веллса — помощником. Да благословит вас бог, дети мои.

В. Р.».

— Мое время принадлежит государству! — сказал Балкелею Веллсу О’Нейл, сворачивая трубочкой губернаторский указ. — В часы, когда я не стреляю в людей по обязанности председателя Союза граждан, я делаю это в качестве капитана милиции штата. Прибавьте теперь ко всему долг начальника местных военных сил…